Home | Поэзия | Василий Жуковский | Шильонский Узник Часть III

Шильонский Узник Часть III

By
Font size: Decrease font Enlarge font
Шильонский Узник Часть III

Но он – наш милый, лучший цвет, Наш ангел с колыбельных лет,

              VIII

Сокровище семьи родной,

Он – образ матери душой

И чистой прелестью лица,

Мечта любимая отца, 

Он – для кого я жизнь щадил:

Чтоб он бобрей в неволе был,

Чтоб после мог и болен быть…

Увы! Он долго мог сносить

С младенческою тишиной,

С терпеньем ясным жребий свой;

Не ая ему – он для меня

Подпорой был… вдруг день от дня 

Стал упадать, ослабевал,

Грустил, молчал и молча вял.

О Боже! Боже! Страшно зреть

Как силится преодолеть

Смерть человека… я видал,

Как ратник в битве погибал;

Я видел, как пловец тонул

С доской, к которой он прильнул

С надеждой гибнущей своей;

Я зрел, как издыхал злодей

С свирепой дикостью в чертах,

С богохуленьем на устах,

Пока их смерть не заперла:

Но там был страх – здесь скорбь была,

Болезнь глубокая души.

Смиренным ангелом, в тиши,

Он гас, столь кротко-молчалив,

Столь безнадежно-терпелив,

Столь грустно-томен, нежно-тих,

Без слез, лишь помня о своих

И обо мне… увы! Он гас,

Как радуга, пленяя нас,

Прекрасно гаснет в небесах;

Ни вздоха скорби на устах;

Ни ропота на жребий свой;

Лишь слово изредка со мной

О наших прошлых временах,

О лучших будущего днях,

О упованье… но, объят

Сей тратой, горшею из трат,

Я был в свирепом забытьи.

Вотще, кончаясь, он свои

Терзанья смертные скрывал…

Вдруг реже, трепетнее стал

Дышать, и вдруг умолкнул он…

Молчаньем страшным пробужден,

Я вслушиваюсь… тишина!

Кричу как бешенный… стена

Откликнулась… и умер гул! 

Я цепь отчаянно рванул

И вырвал… к брату… брата нет!

Он на столбе – как вешний цвет,

Убитый хладом, - предо мной

Висел с поникшей головой.

Я руку тихую поднял;

Я чувствовал, как исчезал

В нем след последней теплоты;

И, мнилось, были отняты

Все силы у души моей;

Все страшно вдруг сперлося в ней;

Я дико по тюрьме бродил –

Но в ней покой ужасный был:

Лишь веял от стены сырой

Какой-то холод гробовой;

И, взор на мертвого вперив,

Я знал лишь смутно, что я жив.

О! Сколько муки в знанье том,

Когда мы тут же узнаем, 

Что милому уже не быть,

И миг сей мог я пережить!

Не знаю – вера ль то была,

Иль хладность к жизни жизнь спасла?

               IX

Но что потом сбылось со мной, 

Не помню… свет казался тьмой,

Тьма светом; воздух исчезал;

В оцепенении стоял, 

Без памяти, без бытия,

Меж камней хладным камнем я;

И видилось, как в тяжком сне,

Все бледным, темным, тусклым мне;

Все в мутную слилося тень;

То не было ни ночь, ни день,

Ни тяжкий свет тюрьмы моей, 

Столь ненавистный для очей:

То была тьма без темноты;

То было бездна пустоты

Без протяженья и границ;

То были образы без лиц;

То страшный мир какой-то был,

Без неба, света и светил,

Без времени, без дней и лет,

Без промысла, без благ и бед,

Ни жизнь, ни смерть – как сон гробов,

Как океан без берегов,

Задавленный тяжелой мглой,

Недвижный, темный и немой.

               X

Вдруг луч незапный посетил

Мой ум… то голос птички был.

Он умолкал; он снова пел;

И мнилось, с неба он летел;

И был утешно-сладок он.

Им очарован, оживлен,

Заслушавшись, забылся я;

Но ненадолго… мысль моя

Стезей привычною пошла;

И я очнулся… и была

Опять передо мной тюрьма,

Молчанье то же, та же тьма;

Как прежде, бледною струей

Прокрадывался луч дневной

В стенную скважину ко мне…

Но там же, в свете, на стене

И мой певец воздушный был;

Он трепетал, он шевелил

Своим лазоревым крылом;

Он озарен был ясным днем;

Он пел приветно надо мной…

Как много было в песне той!

И все то было про меня!

Ни разу до того я дня

Ему подобного не зрел;

Как я, казалось, он скорбел

О брате и покинут был;

И он с любовью навестил

Меня тогда, как ни одним

Уж сердцем не был я любим;

И в сладость песнь его была:

Душа невольно ожила.

Но кто ж он сам был, мой певец?

Свободный ли небес жилец?

Или, недавно из цепей, 

По случаюк тюрьме моей, 

Играя в небе, залетел

И о свободе мне пропел?

Скажу ль?.. Мне думалось порой,

Что у меня был не земной, 

А райский гость; что братний дух

Порадовать мой взор и слух

Примчался птичкою с небес…

Но утешитель вдруг исчез;

Он улетел в сиянье дня…

Нет, нет, то не был брат… меня

Пкинуть так не мог бы он,

Что я, с ним дважды разлучен,

Остался вдвое одинок,

Как труп меж гробовых досок.

             XI

Вдруг новое в судьбе моей:

К душе тюремных сторожей

Как будто жалость путь нашла;

Дотоле их душа была

Безчувственней желез моих;

И что разжалобило их, 

Что милость вымолило мне, 

Не знаю… но опять к стене 

Уже прикован не был я;

Оборванная цепь моя

На шее булася моей;

Импо тюрьме я вместе с ней

Вдоль стен, кругом столбов бродил, 

Не смея братних лишь могил

 Дотронутся моей ногой,

Чтобы последния земной

Святыни там не оскорбить.

 

Окончание следует:

Rate this article

0
www.asvetlana.com domra

Сказка Баба-Яга и Кощей Бессмертный